Наталья Лунева ©
Современный подход в исследовании трансгенерационной травмы
и возможности ее исцеления
и возможности ее исцеления
(Выдержки из Дипломной Работы Супервизорской Программы по Биосинтезу,
Российский Институт Биосинтеза, 2022)
Российский Институт Биосинтеза, 2022)
“
«Мы не только смотрим на мир глазами предков, но и плачем их слезами»
Все чаще за психологической помощью обращаются люди, не имеющие видимых и понятных для них причин для тревожности, необъяснимого горевания, глубоко прячущегося и непонятного стыда, а также со сложностями в построении отношений с другими людьми и доверительном отношении к миру в целом. Они не могут объяснить, как и откуда у них возникают подобные проблемы, и часто при исследовании во время консультирования всплывает тема травмы, перенесенной одним из предков, о которой не принято говорить, или которую пытаются "замолчать" в семье, зачастую не в одном поколении. Трансгенерационная травма – травма, проходящая через несколько поколений одной семьи, в которой рождающиеся дети вплетены в травму своих родителей, при этом в семье могут наблюдаться повторяющиеся сценарии жизни (Шутценбергер, 2007).
Говоря о последствиях и влиянии трансгенерационной травмы на психику личности можно отметить, что травма, переданная через поколения, вызывает семейные, социальные, культурные, нейробиологические и даже генетические изменения. Cильное влияние травмы, пережитой одним из предков, на последующие поколения, включая негативные психические, психосоциальные и поведенческие последствия на потомков тех, кто выжил в травматической ситуации, было подтверждено в мета-анализе, посвященному данной теме (Sangalang & Vang, 2017). Исследователи влияния Холокоста на детей выживших выделили четыре типа адаптации переживших травму: «жертва», люди, которым трудно уйти от первоначальной травмы, эмоционально нестабильных и чрезмерно защищающихся; «оцепеневшие» - те, кто эмоционально отстранен, нетерпим к слабостям других и поддерживает так называемый заговор молчания внутри себя и своей семьи, а также «боец» и «тот, кто это сделал». У детей травмированных были обнаружены специфические паттерны поведения, такие как чрезмерная защитная позиция по отношению к своим родителям, высокая потребность в контроле, одержимость Холокостом и незрелая зависимость. Потомки выживших используют «репаративные адаптационные воздействия», чтобы на бессознательном уровне восстановить мир для своих родителей, бабушек и дедушек и самих себя (Danieli, Norris & Engdahl, 2016). Дети "жертв" и "оцепеневших" показали более интенсивные проявления данных специфических паттернов. В целом, у 35% исследуемых детей и внуков переживших травму Холокоста были диагностированы генерализованное тревожное расстройство, у 26% большой депрессивный эпизод, а у 14%посттравматическое стрессовое расстройство (Danieli, Norris & Engdahl, 2017). Проявления трансгенерационной передачи травмы также были подтверждены исследованиями культурной травмы североамериканцев и индейцев, где было показано, что дети и внуки школьников в школах, которые были оторваны от своих культурных традиций, более склонны к психологическому дистрессу и попыткам суицида, имеют трудности в обучении и проблемы в школе (Bombay, Matheson & Anisman, 2014).
Говоря о последствиях и влиянии трансгенерационной травмы на психику личности можно отметить, что травма, переданная через поколения, вызывает семейные, социальные, культурные, нейробиологические и даже генетические изменения. Cильное влияние травмы, пережитой одним из предков, на последующие поколения, включая негативные психические, психосоциальные и поведенческие последствия на потомков тех, кто выжил в травматической ситуации, было подтверждено в мета-анализе, посвященному данной теме (Sangalang & Vang, 2017). Исследователи влияния Холокоста на детей выживших выделили четыре типа адаптации переживших травму: «жертва», люди, которым трудно уйти от первоначальной травмы, эмоционально нестабильных и чрезмерно защищающихся; «оцепеневшие» - те, кто эмоционально отстранен, нетерпим к слабостям других и поддерживает так называемый заговор молчания внутри себя и своей семьи, а также «боец» и «тот, кто это сделал». У детей травмированных были обнаружены специфические паттерны поведения, такие как чрезмерная защитная позиция по отношению к своим родителям, высокая потребность в контроле, одержимость Холокостом и незрелая зависимость. Потомки выживших используют «репаративные адаптационные воздействия», чтобы на бессознательном уровне восстановить мир для своих родителей, бабушек и дедушек и самих себя (Danieli, Norris & Engdahl, 2016). Дети "жертв" и "оцепеневших" показали более интенсивные проявления данных специфических паттернов. В целом, у 35% исследуемых детей и внуков переживших травму Холокоста были диагностированы генерализованное тревожное расстройство, у 26% большой депрессивный эпизод, а у 14%посттравматическое стрессовое расстройство (Danieli, Norris & Engdahl, 2017). Проявления трансгенерационной передачи травмы также были подтверждены исследованиями культурной травмы североамериканцев и индейцев, где было показано, что дети и внуки школьников в школах, которые были оторваны от своих культурных традиций, более склонны к психологическому дистрессу и попыткам суицида, имеют трудности в обучении и проблемы в школе (Bombay, Matheson & Anisman, 2014).
Если рассмотреть, как происходит процесс передачи трансгенерационной травмы, то можно отметить, что родители, пережившие травматическое событие, проецируют свои чувства и тревоги на детей, а дети, в свою очередь, интроецируют их так, словно сами испытали ужасы травмы (Rowland-Klein & Dunlop, 1998). Эта проекция чувств на ребенка находит выход в виде определенных проблем и заставляет второе поколение жить прошлым родителей для того, чтобы полностью понять, через что они прошли. У выживших наблюдается «синдром выжившего», то есть определенный тип изменения качества эмоциональной жизни, межличностных отношений, семейного и родительского функционирования. Характерным является переживание чувства "вины выжившего" (Krystal, 1978; Niederland, 1969; Barocas et Barocas, 1983). Свое собственное подавленное горе выжившие в травме смещают в бессознательное своих детей (Auerhahn & Laub, 1998). Дети не состоянии осознать и понять интернализированные эмоции и неосознанно присваивают себе «необъяснимое горевание».Ребенок сталкивается с опасными отщепленными частями, воспоминаниями и эмоциями, которые травмированный родитель проецирует на него (Op den Velde, 1998). И если это происходит в течение первых месяцев его жизни, это особенно негативно влияет на формирование его самости (Self) (Mohler et al., 2001).
Таким образом, ребенок вынужден играть роль стабилизатора для своих родителей, поддерживая семейные связи через интеграцию родительского опыта. Параллельно с этим родитель передает ребенку стратегии выживания в ситуациях будущего преследования, передавая таким образом свой травматический опыт (Baranowski et al., 1998). Французский психоаналитик Мичард описывает термином парентификация («парент» - «родитель») принятие ребенком на себя роли родителя своих родителей (Michard, 1996). Идентификационная захваченность ребёнка его внутренними родителями происходит при «столкновении поколений» («телескопаже»), что приводит к ассимиляции чужой истории (Faimberg, 2005). Эта идентификация включает в себя элементы истории объекта, а также секреты, с которыми идентифицируется субъект. Происходит идентификация субъекта с не принадлежащей его поколению историей.
Таким образом, ребенок вынужден играть роль стабилизатора для своих родителей, поддерживая семейные связи через интеграцию родительского опыта. Параллельно с этим родитель передает ребенку стратегии выживания в ситуациях будущего преследования, передавая таким образом свой травматический опыт (Baranowski et al., 1998). Французский психоаналитик Мичард описывает термином парентификация («парент» - «родитель») принятие ребенком на себя роли родителя своих родителей (Michard, 1996). Идентификационная захваченность ребёнка его внутренними родителями происходит при «столкновении поколений» («телескопаже»), что приводит к ассимиляции чужой истории (Faimberg, 2005). Эта идентификация включает в себя элементы истории объекта, а также секреты, с которыми идентифицируется субъект. Происходит идентификация субъекта с не принадлежащей его поколению историей.
Через трансгенерационный механизм вербально передаются исторические факты, семейные истории, мифы, традиции, конфликты, ценности, идеалы, суждения, установки по отношению к другим людям и группами - то, что является носителями смысла (Anning, 1997). Невербально передается аффект - отношение к сообщаемым фактам, переданном в интонациях, жестах и поведении. При передаче важна не только сама информация, но и манера передачи, отношение к событиям. Особенно это касается историй, угрожающих идеалам семьи и личности. Эти истории связаны с темами рождения, социального исключения, болезней, смертей, такими, например, как приемные и незаконнорожденные дети, разводы, психические болезни, зависимости, нарушения закона. Вокруг этих тем организуется секрет, который запрещено знать, раскрывать и который надо прятать, чтобы сохранить стабильность семейной системы. Но при этом передается запрет на знание и "знание незнания". Тиссерон подробно описывает влияние такого секрета на психику ребенка. Все семейные секреты, из каких намерений они бы не были порождены, всегда воспринимаются ребенком как насилие. Насилие, которое уже во взрослой жизни отразится на его профессиональной, любовной и социальной жизни. Ребенок, чувствуя болезненное расщепление у родителей, прилагает большие усилия, чтобы родители верили, что он ничего не знает. Подобная адаптация детей в свою очередь передаётся дальше в нескольких поколениях. Говоря о процессе передачи между поколениями, Тиссерон отмечает три вида символизации опыта: аффективно-сенсорно-моторной, образной и вербальной. Если пережитое событие символизируется только в одной из модальностей, результатом могут быть нарушения в психической жизни. Действие секрета на последующие поколения происходит следующим образом: травматическое, болезненное событие, пережитое родителем, окружается молчанием и во втором поколении секрет бывает окружен стыдом.
То, что было невысказанным, становится невыразимым, так как вербальная репрезентация отсутствует. Содержание игнорируется, но само наличие секрета чувствуется и вызывает вопросы. В этом поколении могут появиться проблемы в познавательной сфере, возможно, еще без серьезных личностных проблем (Tisseron, 2007).
Одним из механизмов передачи трансгенерационной травмы исследователи называют эпигенетику - те молекулярные процессы, управляемые окружающей средой, которые могут включать или выключать гены. Например, дети переживших Холокост с посттравматическим стрессовым расстройством имеют более низкий уровень метилирования — один из типов эпигенетического механизма — в конкретном связанном со стрессом глюкокортикоидном рецепторе, GF-1F, чем дети переживших Холокост, у которых не было посттравматического стресса. (Yehuda et al., 2014). Также были обнаружены изменения в одном и том же месте одного и того же гена — FKBP5, связанного с посттравматическим стрессовым расстройством и депрессией, в то время как у контрольной группы такого не наблюдалось (Yehuda et al., 2016).
То, что было невысказанным, становится невыразимым, так как вербальная репрезентация отсутствует. Содержание игнорируется, но само наличие секрета чувствуется и вызывает вопросы. В этом поколении могут появиться проблемы в познавательной сфере, возможно, еще без серьезных личностных проблем (Tisseron, 2007).
Одним из механизмов передачи трансгенерационной травмы исследователи называют эпигенетику - те молекулярные процессы, управляемые окружающей средой, которые могут включать или выключать гены. Например, дети переживших Холокост с посттравматическим стрессовым расстройством имеют более низкий уровень метилирования — один из типов эпигенетического механизма — в конкретном связанном со стрессом глюкокортикоидном рецепторе, GF-1F, чем дети переживших Холокост, у которых не было посттравматического стресса. (Yehuda et al., 2014). Также были обнаружены изменения в одном и том же месте одного и того же гена — FKBP5, связанного с посттравматическим стрессовым расстройством и депрессией, в то время как у контрольной группы такого не наблюдалось (Yehuda et al., 2016).
Послания о травме могут быть переданы через "сообщения о выживании", которые родители передают своим детям и внукам, — например, такие идеи, как «Не проси о помощи - это опасно" (Cherepanov, 2015). Феномен трансгенерационной передачи является мощным, невербализованным, неструктурированным элементом реальности, который существует в интерсубъективном мире нескольких поколений, одновременно принадлежа всем им и формируя заряженные аффективные связи между ними (Boszormenyi-Nagy, 2014). Поскольку сами травматические события остаются скрытыми для потомков, то возникает своего рода "замалчивание", которое приводит к различным патологическим проявлениям в нескольких поколениях» (Эльячефф, 2011). Формируется «семейный призрак – некое образование бессознательного, которое никогда не было осознанным» (Шутценбергер, 2007). Призрак определяется как пробелы, возникшие в психике на месте связанных с ними секретов. В этих условиях эмоциональная сфера замораживается, а способность к построению отношений с окружающим ослабевает. Симптомы у потомков, вызванные замалчиванием травмы, могут быть снижены, после того, как бессознательный "семейный призрак" будет извлечен и осознан (Abraham & Rand, 1987). Не передавая информацию на вербальном уровне, предки транслируют её потомкам на невербальном уровне (Tisseron, 2007).
Семейный секрет сопряжен с такими чувствами, как тревога, стыд, горевание. Ребенок не знает истории, но чувствует и перенимает тревогу и стыд, с ней связанные. Символическим способом выражения этого секрета могут стать разнообразные симптомы и нарушения поведения, отношений, когнитивной и эмоциональной сферы (Nicolò et al., 2014). Происходит размывание границ между поколениями, переплетение отношений и бессознательная идентификация с событиями, относящимися ко времени до её рождения, ассимилируя, таким образом, чужие жизненные истории и оказываясь под влиянием «неосознанного знания» (Faimberg, 2005). К третьему поколению материал оказывается вытесненным в область бессознательного и именно в этом поколении становятся наиболее выражены проблемы психологического функционирования. Последующие поколения оказываются резервуаром для переживаний предыдущего поколения, которым они не смогли дать выход и вынуждены были «вложить» их в своих потомков (Yassa, 2002). Уже в третьем поколении ребенок, а потом и взрослый, может иметь ощущения, эмоции, потенциальную активность, образы, которые ему кажутся странными, необъяснимыми ни его собственной психической жизнью, ни историей его семьи. Психологические проблемы в этом поколении уже более выражены, вплоть до патологических. По мнению исследователей, после третьего поколения, если ситуация не имеет экстремальной тяжести, секрет имеет тенденцию к разрешению. Часто он заменяется формированием нового секрета у личности, находящейся под влиянием секрета, переданного от предков. Не имея возможности влиять на секрет, жертвой которого он является, он испытывает тенденцию организовывать и контролировать свои собственные секреты (Tisseron, 2007).
Семейный секрет сопряжен с такими чувствами, как тревога, стыд, горевание. Ребенок не знает истории, но чувствует и перенимает тревогу и стыд, с ней связанные. Символическим способом выражения этого секрета могут стать разнообразные симптомы и нарушения поведения, отношений, когнитивной и эмоциональной сферы (Nicolò et al., 2014). Происходит размывание границ между поколениями, переплетение отношений и бессознательная идентификация с событиями, относящимися ко времени до её рождения, ассимилируя, таким образом, чужие жизненные истории и оказываясь под влиянием «неосознанного знания» (Faimberg, 2005). К третьему поколению материал оказывается вытесненным в область бессознательного и именно в этом поколении становятся наиболее выражены проблемы психологического функционирования. Последующие поколения оказываются резервуаром для переживаний предыдущего поколения, которым они не смогли дать выход и вынуждены были «вложить» их в своих потомков (Yassa, 2002). Уже в третьем поколении ребенок, а потом и взрослый, может иметь ощущения, эмоции, потенциальную активность, образы, которые ему кажутся странными, необъяснимыми ни его собственной психической жизнью, ни историей его семьи. Психологические проблемы в этом поколении уже более выражены, вплоть до патологических. По мнению исследователей, после третьего поколения, если ситуация не имеет экстремальной тяжести, секрет имеет тенденцию к разрешению. Часто он заменяется формированием нового секрета у личности, находящейся под влиянием секрета, переданного от предков. Не имея возможности влиять на секрет, жертвой которого он является, он испытывает тенденцию организовывать и контролировать свои собственные секреты (Tisseron, 2007).
Через механизм трансгенерационной передачи также происходит передача типов привязанности от одного поколения другому. В случае наличия травмы, передаваемой через поколения, избегающая, равнодушная модель у родителя формирует избегающую привязанность у ребенка (Bateson, 1972; Boszormenyi-Nagy, 1980).
Механизмами передачи психического содержимого между субъектами различных поколений являются идентификация и проективная идентификация. Идентификация представляет собой бессознательный процесс присвоения психикой субъекта черт значимой личности. Речь идет не только о отождествлении себя с моделями поведения, реагирования, симптомами другого значимого объекта, но также и с бессознательными элементами психики, конфликтами, сценариями и ролями, идеалами и представлениями объекта (Фрейд, 1989). Идентификация представляет одновременно способ формирования, конструирования Я (Self), а также способ защиты и разрешения травматизма (Ciccone, 1999). Идентификация возможна даже с тем предком, которого ребенок не знал лично, но который был объектом любви, восхищения, или, напротив, стыда и боли его матери. Мать через вербальные и невербальные послания передает ребенку эту модель для идентификации - "трансгенерационный объект" (Eigeur et al., 2013). Появляется механизм «эндокриптической идентификации». В психике субъекта формируется лакуна (crypte) с информацией, которая не может быть передана вербально, но ее содержимое невербально передаётся последующему поколению. Ребенок идентифицируется с инкорпорированным объектом, который не может пережить горе. Непрожитое горе образует своего рода лакуну в психическом пространстве ребенка. То, что никогда не было осознано, передается от бессознательного родителя бессознательному ребенка. Патологическое действие оказывает именно невысказанность, молчание или тайны, в существовании которых трудно признаться (Торок, Абрахам, 2005).
Проективная идентификация является одним из ранних защитных механизмов, способом совладания с нежелательными элементами внутри психики. Эти неприемлемые, тревожащие элементы выбрасываются наружу и помещаются в психику другого человека. Субъект провоцирует объект вести себя так, как будто эти черты, страхи, фантазии принадлежат объекту (Кляйн, 2001). Действие проективной идентификации при трансгенерационной травме можно описать так: родитель с травматическим опытом проецирует в своем ребенке интенсивные негативные эмоции: чувство преследования, агрессию, стыд, вину. Ребенок идентифицируется с этими эмоциями и начинает переживать их как свои собственные. Этот бессознательный процесс затрудняет для ребенка формирование собственной идентичности и может привести к развитию симптомов, воспроизводящих симптоматику родителя, таких как социальная изоляция, вина, отделение (Ancharoff et al., 1998; Op den Velde, 1998; Srour & Srour, 2006). При этом чем ближе ребенок в отношениях к родителю, тем выше степень идентификации (Rosenheck & Fontana, 1998). Если родитель опасается собственной ярости, то второе поколение через механизм проективной идентификации впоследствии отреагирует агрессию (Barocas & Barocas, 1973).
Механизмами передачи психического содержимого между субъектами различных поколений являются идентификация и проективная идентификация. Идентификация представляет собой бессознательный процесс присвоения психикой субъекта черт значимой личности. Речь идет не только о отождествлении себя с моделями поведения, реагирования, симптомами другого значимого объекта, но также и с бессознательными элементами психики, конфликтами, сценариями и ролями, идеалами и представлениями объекта (Фрейд, 1989). Идентификация представляет одновременно способ формирования, конструирования Я (Self), а также способ защиты и разрешения травматизма (Ciccone, 1999). Идентификация возможна даже с тем предком, которого ребенок не знал лично, но который был объектом любви, восхищения, или, напротив, стыда и боли его матери. Мать через вербальные и невербальные послания передает ребенку эту модель для идентификации - "трансгенерационный объект" (Eigeur et al., 2013). Появляется механизм «эндокриптической идентификации». В психике субъекта формируется лакуна (crypte) с информацией, которая не может быть передана вербально, но ее содержимое невербально передаётся последующему поколению. Ребенок идентифицируется с инкорпорированным объектом, который не может пережить горе. Непрожитое горе образует своего рода лакуну в психическом пространстве ребенка. То, что никогда не было осознано, передается от бессознательного родителя бессознательному ребенка. Патологическое действие оказывает именно невысказанность, молчание или тайны, в существовании которых трудно признаться (Торок, Абрахам, 2005).
Проективная идентификация является одним из ранних защитных механизмов, способом совладания с нежелательными элементами внутри психики. Эти неприемлемые, тревожащие элементы выбрасываются наружу и помещаются в психику другого человека. Субъект провоцирует объект вести себя так, как будто эти черты, страхи, фантазии принадлежат объекту (Кляйн, 2001). Действие проективной идентификации при трансгенерационной травме можно описать так: родитель с травматическим опытом проецирует в своем ребенке интенсивные негативные эмоции: чувство преследования, агрессию, стыд, вину. Ребенок идентифицируется с этими эмоциями и начинает переживать их как свои собственные. Этот бессознательный процесс затрудняет для ребенка формирование собственной идентичности и может привести к развитию симптомов, воспроизводящих симптоматику родителя, таких как социальная изоляция, вина, отделение (Ancharoff et al., 1998; Op den Velde, 1998; Srour & Srour, 2006). При этом чем ближе ребенок в отношениях к родителю, тем выше степень идентификации (Rosenheck & Fontana, 1998). Если родитель опасается собственной ярости, то второе поколение через механизм проективной идентификации впоследствии отреагирует агрессию (Barocas & Barocas, 1973).
Суммируя результаты исследований, можно выделить следующие проявления трансгенерационной травмы: замораживание эмоциональной сферы, недостаточную способность к построению отношений, потребность в контроле, высокий уровень тревожности, незрелую зависимость, психологический дистресс, попытки суицида, трудности в обучении, необъяснимое горевание, нарушение связей между смыслом и аффектом, необъяснимый стыд, не принадлежащие субъекту ощущения, мысли и эмоции, социальная изоляция, вина, отделение себя от целостности. Из приведенного можно сделать вывод, что трансгенерационная травма затрагивает все уровни психики индивидуума...
...Как уже было сказано выше, при травме, переданной через поколения, то, что было невысказанным, становится невыразимым, то есть непередаваемым через слова. Давая возможность выразить это невыразимое через проживание собственных чувств, ощущений, через движение, через рисунок, через собственное звучание голосом, мы даем пространство невысказанному, даем возможность найти в этом ресурс для себя и своих будущих поколений...
...При работе с трансгенерационной травмой затрагивается вся семейная система, как принятая и передаваемая через семейные мифы, так и вытесненная ее часть, то, что стараются стереть из своей памяти и памяти поколений. Здесь могут подниматься темы собственного принятия системой и понимания своего места в ней. Одной из важных составляющих работы в таком случае может стать опора на духовность клиента, проживание жизненных смыслов в понимании травматической ситуации, осознание собственного предназначения, возможность интеграции собственного духовного опыта и опыта семейной системы, а также понимания и признания за собой права принадлежности к Роду по рождению в семье своих родителей...
...Целью психологического консультирования и терапии является улучшение состояния и решение проблематики по запросу клиента. В случае с трансгенерационной травмой важно помнить о том, что личность может работать только с собой, со своими чувствами, ощущениями, менять собственные мысли, установки и убеждения, выстраивать собственные отношения с другими и с миром вокруг себя. Работая с трансгенерационной травмой, клиент работает прежде всего с собой и для себя...
...В идеале вся работа вокруг трансгенерационной травмы должна быть выстроена таким образом, чтобы это помогало решать не проблемы семейной системы целиком, а помогало выстраивать клиенту собственные убеждения, находить собственные ресурсы, через узнавание и понимание того, что происходило и происходит на уровне семейной системы. Работа с травмой может считаться успешной, когда происходит символизация опыта на всех уровнях...
...Изменение себя приводит и к изменению окружающего вокруг пространства. То же самое можно сказать про пространство Рода - меняя себя в здесь и сейчас, присваивая себе ресурсы и ключевые смыслы, меняя в себе негативные паттерны поведения и принятия решений, которые могут быть наследием травматического опыта, переданным через поколения - можно изменить движение потоков энергии и в системе Рода.
...Как уже было сказано выше, при травме, переданной через поколения, то, что было невысказанным, становится невыразимым, то есть непередаваемым через слова. Давая возможность выразить это невыразимое через проживание собственных чувств, ощущений, через движение, через рисунок, через собственное звучание голосом, мы даем пространство невысказанному, даем возможность найти в этом ресурс для себя и своих будущих поколений...
...При работе с трансгенерационной травмой затрагивается вся семейная система, как принятая и передаваемая через семейные мифы, так и вытесненная ее часть, то, что стараются стереть из своей памяти и памяти поколений. Здесь могут подниматься темы собственного принятия системой и понимания своего места в ней. Одной из важных составляющих работы в таком случае может стать опора на духовность клиента, проживание жизненных смыслов в понимании травматической ситуации, осознание собственного предназначения, возможность интеграции собственного духовного опыта и опыта семейной системы, а также понимания и признания за собой права принадлежности к Роду по рождению в семье своих родителей...
...Целью психологического консультирования и терапии является улучшение состояния и решение проблематики по запросу клиента. В случае с трансгенерационной травмой важно помнить о том, что личность может работать только с собой, со своими чувствами, ощущениями, менять собственные мысли, установки и убеждения, выстраивать собственные отношения с другими и с миром вокруг себя. Работая с трансгенерационной травмой, клиент работает прежде всего с собой и для себя...
...В идеале вся работа вокруг трансгенерационной травмы должна быть выстроена таким образом, чтобы это помогало решать не проблемы семейной системы целиком, а помогало выстраивать клиенту собственные убеждения, находить собственные ресурсы, через узнавание и понимание того, что происходило и происходит на уровне семейной системы. Работа с травмой может считаться успешной, когда происходит символизация опыта на всех уровнях...
...Изменение себя приводит и к изменению окружающего вокруг пространства. То же самое можно сказать про пространство Рода - меняя себя в здесь и сейчас, присваивая себе ресурсы и ключевые смыслы, меняя в себе негативные паттерны поведения и принятия решений, которые могут быть наследием травматического опыта, переданным через поколения - можно изменить движение потоков энергии и в системе Рода.
Список литературы:
Кампенхаут Д.В. (2012). Слезы предков: жертвы и преследователи в коллективной душе. Москва: Ин-т консультирования и системных решений.
Кляйн, М. (2001). Развитие в психоанализе, пер. с англ. Москва: Академический проект. Торок, М., Абрахам, Н. (2005). Болезнь траура и фантазм чудесного трупа. Французская психоаналитическая школа, под ред. А. Жибо, А. Россохина (c. 317-333). СПб.: Питер.
Фрейд, З. (1989). Психология бессознательного. Москва: Просвещение.
Шутценбергер, А.А. (2007). Синдром предков: Трансгенерационные связи, семейные тайны, синдром годовщины, передача травм и практическое использование геносоциограммы. Москва: Психотерапия.
Эльячефф, К. (2011). Затаенная боль. Дневник психоаналитика. Москва: Институт общегуманитарных исследований.
Abraham, N., Rand, N. (1987). Notes on the phantom: A complement to freud's metapsychology. Critical Inquiry, 13(2), 287–292.
Ancharoff, M. R., Munroe, J. F., & Fisher, L. M. (1998). The legacy of combat trauma. In International handbook of multigenerational legacies of trauma (pp. 257-276). Springer, Boston, MA.
Anning, S. (1997). La famille: lieu d'ancrage, temps de passage. Therapie familiale,18(2), 127-139.
Auerhahn, N. C., & Laub, D. (1998). Intergenerational memory of the Holocaust. In Y. Danieli (Ed.), International handbook of multigenerational legacies of trauma (pp. 21–41). Plenum Press.
Baranowsky, A. B., Young, M., Johnson-Douglas, S., Williams-Keeler, L., & McCarrey, M. (1998). PTSD transmission: A review of secondary traumatization in Holocaust survivor families. Canadian Psychology / Psychologie canadienne, 39(4), 247–256.
Barocas, H. A., & Barocas, C.B. (1973). Manifestations of concentration camp effects on the second generation. American Journal of Psychiatry, 130(7), 820-821.
Barocas, H.A., & Barocas, C.B. (1983). Wounds of the fathers: The next generation of Holocaust victims. International Review of Psychoanalysis, 5, 331–341.
Bateson, G. (1972). Steps to an ecology of mind: collected essays in anthropology, psychiatry, evolution and epistemology. University of Chicago Press.
Bombay, A., Matheson, K., Anisman, H. (2014). The intergenerational effects of Indian Residential Schools: Implications for the concept of historical trauma. Transcultural Psychiatry. 51(3), 320-338. doi:10.1177/1363461513503380
Boszormenyi Nagy, I. (1980). Psychotherapies familiales. Paris: PUF. Boszormenyi Nagy, I. (2014). Invisible loyalties. Routledge.
Cherepanov, E. (2015). Psychodrama of the survivorship. Journal of Psychodrama, Sociometry, and Group Psychotherapy, 63(1), 19-31.
Ciccone, A. (1999). La transmission psychique inconsciente. Paris: Dunod.
Danieli, Y., Norris, F. H., & Engdahl, B. (2016). Multigenerational legacies of trauma: Modeling the what and how of transmission. American Journal of Orthopsychiatry, 86(6), 639–651.
Danieli, Y., Norris, F. H., & Engdahl, B. (2017). A question of who, not if: Psychological disorders in Holocaust survivors' children. Psychological Trauma: Theory, Research, Practice, and Policy, 9(Suppl 1), 98–106.
Eiguer, A., Carel, A., André-Fustier, F., Aubertel, F., Ciccone, A., & Kaës, R. (2013). Le générationnel. Dunod.
Faimberg, H. (2005). The Telescoping of Generations. Listening to the Narcissic Links between Generations, edited by Dana Birksted-Breen. London-New York: Routledge "The New Library of Psychoanalysis ".
Krystal, H. (1978) Trauma and Affects. The Psychoanalytic Study of the Child. 33:1, 81-116, DOI: 10.1080/00797308.1978.11822973
Michard, P. (1996) L'approche contextuelle. Paris: Editions Morisset.
Möhler, E., Resch, F., Cierpka, A. & Cierpka, M.(2001). The early appearance and intergenerational transmission of maternal traumatic experiences in the context of mother-infant interaction, Journal of Child Psychotherapy, 27:3, 257-271, DOI: 10.1080/00754170127346
Nicolò, A.M., Benghozi, P., Lucarelli, D. (Eds.) (2014). Families in transformation: a psychoanalytic approach. Karnac Books.
Niederland, W. G. (1969). The problem of the survivor. In H. Krystal (Ed.), Massive Trauma. New York: International Universities Press.
Op den Velde, W. (1998). Children of Dutch war sailors and civilian Resistance veterans. In Y. Danieli (Ed.), International handbook of multigenerational legacies of trauma (pp. 147–161). Plenum Press. https://doi.org/10.1007/978-1-4757-5567-1_10
Rosenheck, R., & Fontana, A. (1998). Warrior fathers and warrior sons. In International handbook of multigenerational legacies of trauma (pp. 225-242). Springer, Boston, MA.
Rowland-Klein D., Dunlop R. (1998). The transmission of trauma across generations: identification with parental trauma in children of Holocaust survivors. Australian and New Zealand Journal of Psychiatry. Vol. 32(3), 358–369.
Sangalang, C.C., Vang, C. (2017). Intergenerational Trauma in Refugee Families: A Systematic Review. J Immigrant Minority Health, 19, 745–754. https://doi.org/10.1007/s10903-016-0499-7
Srour, R. W., & Srour, A. (2006). Communal and familial war-related stress factors: The case of the Palestinian child. Journal of Loss and Trauma, 11(4), 289-309.
Tisseron, S. (1988). Secrets de famille. Mode d'emploi. Paris: Marabout.
Tisseron, S. (2007). Transmissions et ricochets de la vie psychique entre les générations. La revue
internationale de l'éducation familiale, 22, 13-26. https://doi.org/10.3917/rief.022.0013
Yassa, M. (2002). Nicolas Abraham and Maria Torok – the inner crypt. The Scandinavian
Psychoanalytic Review, 2(25), 82–91.
Yehuda, R., Daskalakis, N. P., Lehrner, A., Desarnaud, F., Bader, H. N., Makotkine, I., ... & Meaney, M. J. (2014). Influences of maternal and paternal PTSD on epigenetic regulation of the glucocorticoid receptor gene in Holocaust survivor offspring. American Journal of Psychiatry, 171(8), 872-880.
Yehuda, R., Daskalakis, N. P., Bierer, L. M., Bader, H. N., Klengel, T., Holsboer, F., & Binder, E. B. (2016). Holocaust exposure induced intergenerational effects on FKBP5 methylation. Biological psychiatry, 80(5), 372-380.
Кампенхаут Д.В. (2012). Слезы предков: жертвы и преследователи в коллективной душе. Москва: Ин-т консультирования и системных решений.
Кляйн, М. (2001). Развитие в психоанализе, пер. с англ. Москва: Академический проект. Торок, М., Абрахам, Н. (2005). Болезнь траура и фантазм чудесного трупа. Французская психоаналитическая школа, под ред. А. Жибо, А. Россохина (c. 317-333). СПб.: Питер.
Фрейд, З. (1989). Психология бессознательного. Москва: Просвещение.
Шутценбергер, А.А. (2007). Синдром предков: Трансгенерационные связи, семейные тайны, синдром годовщины, передача травм и практическое использование геносоциограммы. Москва: Психотерапия.
Эльячефф, К. (2011). Затаенная боль. Дневник психоаналитика. Москва: Институт общегуманитарных исследований.
Abraham, N., Rand, N. (1987). Notes on the phantom: A complement to freud's metapsychology. Critical Inquiry, 13(2), 287–292.
Ancharoff, M. R., Munroe, J. F., & Fisher, L. M. (1998). The legacy of combat trauma. In International handbook of multigenerational legacies of trauma (pp. 257-276). Springer, Boston, MA.
Anning, S. (1997). La famille: lieu d'ancrage, temps de passage. Therapie familiale,18(2), 127-139.
Auerhahn, N. C., & Laub, D. (1998). Intergenerational memory of the Holocaust. In Y. Danieli (Ed.), International handbook of multigenerational legacies of trauma (pp. 21–41). Plenum Press.
Baranowsky, A. B., Young, M., Johnson-Douglas, S., Williams-Keeler, L., & McCarrey, M. (1998). PTSD transmission: A review of secondary traumatization in Holocaust survivor families. Canadian Psychology / Psychologie canadienne, 39(4), 247–256.
Barocas, H. A., & Barocas, C.B. (1973). Manifestations of concentration camp effects on the second generation. American Journal of Psychiatry, 130(7), 820-821.
Barocas, H.A., & Barocas, C.B. (1983). Wounds of the fathers: The next generation of Holocaust victims. International Review of Psychoanalysis, 5, 331–341.
Bateson, G. (1972). Steps to an ecology of mind: collected essays in anthropology, psychiatry, evolution and epistemology. University of Chicago Press.
Bombay, A., Matheson, K., Anisman, H. (2014). The intergenerational effects of Indian Residential Schools: Implications for the concept of historical trauma. Transcultural Psychiatry. 51(3), 320-338. doi:10.1177/1363461513503380
Boszormenyi Nagy, I. (1980). Psychotherapies familiales. Paris: PUF. Boszormenyi Nagy, I. (2014). Invisible loyalties. Routledge.
Cherepanov, E. (2015). Psychodrama of the survivorship. Journal of Psychodrama, Sociometry, and Group Psychotherapy, 63(1), 19-31.
Ciccone, A. (1999). La transmission psychique inconsciente. Paris: Dunod.
Danieli, Y., Norris, F. H., & Engdahl, B. (2016). Multigenerational legacies of trauma: Modeling the what and how of transmission. American Journal of Orthopsychiatry, 86(6), 639–651.
Danieli, Y., Norris, F. H., & Engdahl, B. (2017). A question of who, not if: Psychological disorders in Holocaust survivors' children. Psychological Trauma: Theory, Research, Practice, and Policy, 9(Suppl 1), 98–106.
Eiguer, A., Carel, A., André-Fustier, F., Aubertel, F., Ciccone, A., & Kaës, R. (2013). Le générationnel. Dunod.
Faimberg, H. (2005). The Telescoping of Generations. Listening to the Narcissic Links between Generations, edited by Dana Birksted-Breen. London-New York: Routledge "The New Library of Psychoanalysis ".
Krystal, H. (1978) Trauma and Affects. The Psychoanalytic Study of the Child. 33:1, 81-116, DOI: 10.1080/00797308.1978.11822973
Michard, P. (1996) L'approche contextuelle. Paris: Editions Morisset.
Möhler, E., Resch, F., Cierpka, A. & Cierpka, M.(2001). The early appearance and intergenerational transmission of maternal traumatic experiences in the context of mother-infant interaction, Journal of Child Psychotherapy, 27:3, 257-271, DOI: 10.1080/00754170127346
Nicolò, A.M., Benghozi, P., Lucarelli, D. (Eds.) (2014). Families in transformation: a psychoanalytic approach. Karnac Books.
Niederland, W. G. (1969). The problem of the survivor. In H. Krystal (Ed.), Massive Trauma. New York: International Universities Press.
Op den Velde, W. (1998). Children of Dutch war sailors and civilian Resistance veterans. In Y. Danieli (Ed.), International handbook of multigenerational legacies of trauma (pp. 147–161). Plenum Press. https://doi.org/10.1007/978-1-4757-5567-1_10
Rosenheck, R., & Fontana, A. (1998). Warrior fathers and warrior sons. In International handbook of multigenerational legacies of trauma (pp. 225-242). Springer, Boston, MA.
Rowland-Klein D., Dunlop R. (1998). The transmission of trauma across generations: identification with parental trauma in children of Holocaust survivors. Australian and New Zealand Journal of Psychiatry. Vol. 32(3), 358–369.
Sangalang, C.C., Vang, C. (2017). Intergenerational Trauma in Refugee Families: A Systematic Review. J Immigrant Minority Health, 19, 745–754. https://doi.org/10.1007/s10903-016-0499-7
Srour, R. W., & Srour, A. (2006). Communal and familial war-related stress factors: The case of the Palestinian child. Journal of Loss and Trauma, 11(4), 289-309.
Tisseron, S. (1988). Secrets de famille. Mode d'emploi. Paris: Marabout.
Tisseron, S. (2007). Transmissions et ricochets de la vie psychique entre les générations. La revue
internationale de l'éducation familiale, 22, 13-26. https://doi.org/10.3917/rief.022.0013
Yassa, M. (2002). Nicolas Abraham and Maria Torok – the inner crypt. The Scandinavian
Psychoanalytic Review, 2(25), 82–91.
Yehuda, R., Daskalakis, N. P., Lehrner, A., Desarnaud, F., Bader, H. N., Makotkine, I., ... & Meaney, M. J. (2014). Influences of maternal and paternal PTSD on epigenetic regulation of the glucocorticoid receptor gene in Holocaust survivor offspring. American Journal of Psychiatry, 171(8), 872-880.
Yehuda, R., Daskalakis, N. P., Bierer, L. M., Bader, H. N., Klengel, T., Holsboer, F., & Binder, E. B. (2016). Holocaust exposure induced intergenerational effects on FKBP5 methylation. Biological psychiatry, 80(5), 372-380.